Он тоже молчал. Молчал до тех пор, когда его оробевшая душа стонала, изъеденная тоскливой болью одиночества, изрыгая осколки заледеневших слов, пока он не стал размыкать трепещущие губы, сомкнувшиеся так давно, что он перестал осознавать бессмысленное уже ныне значение своего оробевшего языка в ссохшийся глотке. Перед его замутненными глазами стояла тонкоствольная девичья фигура, поразившая своей наглостью и необычностью, ведь мир погряз во тьму и безнадежность, где не было веры и пустословной надежды на встречу с кем-нибудь. Тем более он не смел надеяться на возможность человеческого общения с существом противоположного пола, в обездоленном мире пустых надежд и верований.
Если бы человек, а он пытался еще себя там мысленно именовать, мог выжить в круговороте песчаных бурь, зимних холодов и одиночества, то все же стоило прекратить молчание ради двух ног, рук и глаз. Впрочем ему не это было интересно, а его собственная возможность заговорить представлялась ему интересной.
Разлепив истонченные, изъеденные песком и солнцем, губы, он произнес свое имя, которое шершавым песком так же было унесено в даль. Удивленно взглянув перед собой он протянул руку, указывая на канистру с водой, расположившуюся недалеко от колодца. Что могло иметь в обезвоженной пустыне ледяных холодов мертвой земли больший смысл, чем вода? Имя, его характер жизни, сама суть его жизни не имела смысла перед каплей воды.
Она молча подошла, взглянула в колодец, а потом, достав из рюкзака металлическую помятую военную кружку, наполнила ее ржавой, вонючей, с примесями песка водой. Но даже это было благостью в данной округе, где на сотни миль ни одной живой души, даже и искать не стоит и за пределами еще выживших. Она первая пришла.
- Есть тут кто еще? - спросила одними губами, смоченными грязной, но живительной влагой.
Что ты ответишь, мой читатель?
Если бы человек, а он пытался еще себя там мысленно именовать, мог выжить в круговороте песчаных бурь, зимних холодов и одиночества, то все же стоило прекратить молчание ради двух ног, рук и глаз. Впрочем ему не это было интересно, а его собственная возможность заговорить представлялась ему интересной.
Разлепив истонченные, изъеденные песком и солнцем, губы, он произнес свое имя, которое шершавым песком так же было унесено в даль. Удивленно взглянув перед собой он протянул руку, указывая на канистру с водой, расположившуюся недалеко от колодца. Что могло иметь в обезвоженной пустыне ледяных холодов мертвой земли больший смысл, чем вода? Имя, его характер жизни, сама суть его жизни не имела смысла перед каплей воды.
Она молча подошла, взглянула в колодец, а потом, достав из рюкзака металлическую помятую военную кружку, наполнила ее ржавой, вонючей, с примесями песка водой. Но даже это было благостью в данной округе, где на сотни миль ни одной живой души, даже и искать не стоит и за пределами еще выживших. Она первая пришла.
- Есть тут кто еще? - спросила одними губами, смоченными грязной, но живительной влагой.
Что ты ответишь, мой читатель?